— Нет, — ответила она непоколебимо, пытаясь контролировать дыхание, что было довольно трудно рядом с Треем, сидевшим так близко, что к нему можно было прикоснуться. Пальцы Импрес теребили бархат юбки.

— Жаль.

— Уверена, что как-нибудь сумеешь развлечь себя. Ты, — спросила она, надеясь, что ее вопрос прозвучит безразлично, — захватил с собой жену?

— К счастью, — ответил он, сияя, — у меня нет жены. Вспышка гнева была ее реакцией на его небрежность.

— Ждешь поздравлений?

— Вполне определенно. — Его улыбка была полна опьяняющего призыва.

— Тогда считай, что они уже сделаны, — ответила она коротко, направляясь к двери и открывая ее.

Как это типично для Трея — ловко избавиться от нежелательной женщины. Его тон был ласковым, улыбка успокаивающей, словно жена была быстро преходящим беспокойством.

— А где мистер Майлс? — спросил он прямо, принимая ее намек и поднимаясь. Вопрос был формальным, существование мистера Майлса совершенно не интересовало его.

— К счастью, нет мистера Майлса, — ответила Импрес, передразнивая легкомысленный тон, которым он сообщил о разводе с женой.

Его темные брови вопросительно поднялись.

— А зачем он был нужен? — спросил Трей. Для человека, умудренного опытом, причина была ясна, но он был настолько раздражен, что невежливо настаивал на ответе.

Импрес заколебалась, не столько думая об ответе сколько намереваясь удержать существование Макса в секрете от Трея.

— Видишь ли, меня больше устраивает положение вдовы.

— Ах, да, веселая вдова, — прервал он Импрес, откровенно напоминая об ее сексуальности. — Вижу, как мужчин влечет к твоей дружелюбной натуре. — Тон у него был шутливый, а глаза холодные.

— Почему ты настаиваешь на сексуальном значении каждого моего слова? — возразила она, прикрывая опять дверь, чтобы слуги не услышали их разговора.

— Я бы обошелся другими словами, — сказал он негромко, — если бы не видел такое море похоти сегодня на чаепитии. — Его нахмуренные брови причудливо опустились. — Восхищаюсь твоей способностью, — продолжал он сухо. — Никто не ушел с разбитыми надеждами.

Ее манеры, черт их побери, были поразительны. Грациозные, приглашающие, дающие мимолетное впечатление искренности, а когда она опускала ресницы, то просто призывала к флирту.

— Не тебе говорить, — отрезала Импрес, готовая затопать ногами от возмущения при виде его ханжества.

— Для мужчины это совсем другое дело.

Не было вежливого извинения, только этот оправдывающий себя ответ. Как типично для Трея!

— В чем же, — ледяным голосом спросила Импрес, — состоит разница? — Стандартная фраза Трея в дополнение к его чертовому высокомерному лицемерию довела ее до кипения.

— У нас больше свободы. — Его тон был ленивый, а слова-сокрушающими.

— Можешь так считать. Но я, однако, сделала открытие, — сказала Импрес, глядя ему прямо в глаза, — моя свобода совершенно равна твоей.

Трей, стоявший на некотором расстоянии от нее, рядом с креслом, с которого он недавно поднялся, двинулся по направлению к Импрес мягкой скользящей походкой, которая, как она подумала, не потревожит в лесу сухих опавших листьев. Он остановился совсем рядом, с трудом обуздывая свой темперамент, и сказал с уничтожающей вежливостью:

— Знаешь ли, дорогая, у такой свободы могут быть некоторые физические последствия.

Импрес напряглась. Знает ли он о Максе? Не был ли весь этот дразнящий разговор просто игрой кошки с мышкой? Почему он оказался более напыщенным, чем она помнила?

— Когда ты приехал в Париж? — спросила она слишком быстро, слишком грубовато, внезапно взволнованная тем, что Трей приехал из-за сына.

Он коротко поклонился, и сапфировые пуговицы на его жилете на мгновение сверкнули, как бы напоминая о богатстве их обладателя.

— Сегодня, — ответил Трей. — Могу ли я навестить тебя попозже вечером, после оперы, и приобщиться к твоей свободе? — Тон у него был очень корректный, словно рядом с Импрес сидела строгая тетушка; почтительный наклон головы — безукоризненный; только мягкое подчеркивание слов и его насмешливые глаза были непочтительны.

Он не знает о Максе, подумала она, глядя в эти насмешливые томные глаза. Они были слишком чувственны под ленивой усмешкой. Трей просто заинтересован в удовлетворении своих плотских побуждений.

— Боюсь, что вечером буду занята. — Ее выражение и тон ответа намекали на то, что она занята постоянно.

— Тогда завтра? — предложил он мягко, не обращая внимания на форму и смысл ее ответа.

— Нет, — ответила Импрес ровно. Ее терзало то, с какой беззаботностью сделал он свое грубое предложение, уверенный, что она примет его; раздражала собственная тяга к Трею, к горячему страстному призыву в его глазах словно она только и ждала, горя в лихорадке, что протянет руку и скажет: «Пошли».

— У тебя такое напряженное расписание? — спросил он с очаровательным нахальством, которое она наблюдала весь день. — Я готов купить твое время. Какие нынче цены в Париже, — растягивая томно слова, продолжал он, — теперь, когда ты уже не босая на ярмарке? — И он посмотрел на нее.

Импрес вспыхнула до корней волос, дыхание перехватило от беспрецедентного убийственного гнева.

— Естественно, я нахожу твое предложение привлекательным, — ответила она ядовито через несколько секунд. — К сожалению, тебе оно не по карману.

Он выглядел удивленным, а затем улыбнулся.

— Я могу купить любую шлюху на континенте, радость моя, — сказал он сердечным голосом, — и ты знаешь это.

— Тогда приятных каникул, мистер Брэддок-Блэк, — отрезала она.

Если бы Импрес была мужчиной, она бы убила его. Повернувшись, Импрес толкнула дверь и убежала от этой улыбчивой грубости, не в силах удерживаться от желания вцепиться ему ногтями в лицо, чтобы кровь смыла оскорбительную улыбку. Влетев в первую комнату и с силой захлопнув за собой дверь, Импрес упала в кресло рядом с маленьким полированным столиком, дрожа от ярости. Если бы у нее было оружие, она бы не задумываясь, использовала его. Как осмелился он назвать ее шлюхой за то, что, как он считал, было исключительно мужской прерогативой!

— Черт бы тебя побрал, Трей, — выругалась она. — Катись отсюда подальше!

Большие напольные часы в углу прозвонили, напоминая ей о том, что Макс скоро будет в ярости: период между кормлениями слишком затянулся. Сознательно она заставила себя отвлечься от мыслей о Трее, держащими ее в ярости и возбуждении. Властно наклонив голову, она успокоилась и толкнула дверь. По крайней мере, подумала она с удовлетворением, ее отказ был абсолютно ясен.

Она видела в последний раз магнетического мистера Брэддок-Блэка.

Глава 20

Он появился на следующее утро.

Трей катался по полу комнаты, где дети обычно завтракали, вместе с Эдуардом, в то время как Гай, Женевьева и Эмили дергали его и громко кричали, требуя, чтобы он, наконец, обратил и на них внимание. Цветная бумага, ленты, порванные и смятые, были разбросаны на дорогом тебризском ковре вперемешку со щедрыми подарками-драгоценностями и одеждой, игрушками и куклами, коробками и красками, книгами, седлом от Герме, которое, видимо, предназначалось для Гая, — обычная для Трея щедрость по отношению к детям. Светлые кудри Эмили были убраны под дорогой дамской шляпой, а на тонкой шее Женевьевы висели три нитки изумительного светло-розового жемчуга, прекрасно подобранного и ровного. Гай дергал Трея за рукав и настаивал, чтобы он немедленно отправился с ним на конюшню.

— Ты должен, Трей. Оставь Эдуарда, сейчас моя очередь.

— Он может взглянуть на твою старую клячу позже, — решительно заявила Эмили, фиалки на ее шелковой шляпке дрожали от негодования. — Он должен посмотреть мое новое бальное платье. Это мое первое, Трей, — сказала она, таща его за руку, — с блестящим газом по белому шелку, и я в нем выгляжу…

— Как сказочная принцесса, — ответил, улыбаясь Трей, сидя среди детей со счастливым Эдуардом, устроившимся у него на коленях.